Благословенны созвучия музыки прекрасные.
Трижды благословенна звучаниями наполненная тишина.
Высшее искусство – это умение осуществить выявление высших энергий.
Расскажем об одном необычном событии, произошедшем в небольшом российском городке и о тех последствиях, которые это событие имело…
Город древний, некогда славный, но к веку двадцать первому превращённый в обычную для нашего времени провинцию. Заметим, ради будущего торжества справедливости, что время, характеризующееся ярым столичным стяжательством, именует провинцией малые города, утвердив тем самым расхожее мнение столичного обывателя, привыкшего к шумным и ярким выявлениям обыденности. И хотя обыденность жизни всегда и везде одна и та же, ибо суть её – поверхностность сознания и мышления, но «обёртка» этой обыденности в столице ярче, «вкус» и «цвет» у этой обыденности резче, почему и создаётся иллюзия некой иной жизни, более сильной, более подвижной, более «перспективной» – более интересной… Жители малого города, о котором пойдёт речь, несмотря на имеющиеся библиотеки и театр, филиал столичного вуза, художественное училище и другие учреждения культуры, тоже привычно считали себя провинцией, и стремление подражать столице порождало множество ненужных, но пышных инициатив…
Мы расскажем о произошедшем в аспекте музыки, поскольку нам стало известно об этом событии из рассказа музыкантов…
Музыкальная школа, в которой работало около пятидесяти преподавателей, гордилась победами своих пианистов, постоянно участвующих в различных конкурсах юных музыкантов, включая международные. Решение учредить в городе международный конкурс пианистов было принято как-то «само собой» – назрело: «везде есть, почему бы не быть у нас». И хотя раздавались голоса, утверждавшие, что конкурсомания, уже почти погубившая музыкальную педагогику, поставив спорт выше художественного творчества, омертвит образовательный процесс в школе, что соревнований и так много, надо искать лучшие формы взаимодействий музыкантов, основанные на действительном сотрудничестве, – их мало кто слушал… Тем более, что первые два конкурса прошли ярко, с триумфом местных исполнителей и признанием педагогических достижений их учителей, профессорами столичных вузов, приглашённых в жюри конкурса. С третьим же проведением конкурса юных пианистов связано событие, о котором и пойдёт речь.
Было тихое октябрьское утро. Листья многочисленных клёнов, хотя и начали уже покидать свои обители – кроны, ещё продолжали украшать город многообразием жёлто- красных тонов. Чистое золото природы дарило особую, сосредотачивающую сознание радость, как бы напоминая о предстоящем периоде зимнего покоя.
Афиши, приглашавшие любителей классической музыки насладиться исполнениями юных конкурсантов, тоже по-своему добавляли яркости улицам города. Желающих слушать фортепианную музыку было немало, тем более, что заинтересованные участники, поддерживаемые своими родственниками и друзьями, составляли большую часть слушательской аудитории. И вот, когда за местный «Олимп» развернулась нешуточная борьба, слух многих жителей города неожиданно подвергся впечатлению совсем иного рода.
В час, когда на город опустилась та звонкая вечерняя тишина, которую так любят мыслители и воспевают поэты, разные люди в разных местах вдруг начали слышать необычные звучания: как будто в пространстве незримо исполнялось грандиозное многоголосное произведение. Участники события сравнивали эти стройные звучания с симфонией или ораторией, оговариваясь, что это лишь условные названия – «просто нет в нашем языке соответствующих слов»… Говорили, что слышимое совсем не было похоже на привычные звучания музыкальных инструментов или голосов, и ещё менее напоминало музыкальные темы. Это были скорее ритмы, чем звуки – этакие воспринимаемые слухом волны или токи, при этом имеющие тембр и некий аналог высоты тона. Поэтому слышали в основном те, кто обладал музыкальным слухом, а точнее – более глубоким претворением слуха, позволяющим слышать это необычное звуковое явление не только и не столько при помощи слуха, но скорее – посредством чувства красоты в его слуховом выявлении.
Звучания шли потоком, как бы волнами, то усиливающимися, то совсем затихающими. Когда из едва воспринимаемого «пианиссимо» поток достигал «форте», те, кому посчастливилось слышать это, испытывали, по их рассказам, небывалое состояние духовного восторга, словно пламя нежгучее проникало в сердце, утверждая в нём не только мощный аккорд радости, даже счастья, но и устойчивое ощущение некоего несказуемого осознания смысла бытия и… желание полёта. Состояние высокой радости, тепла было столь сильным, что «слышащие», не могли сдерживать слёз. То здесь то там можно было видеть, как в изумлении останавливались люди, замирали, начинали прислушиваться, некоторые просили выключить кое-где работающие приёмники, чтобы лучше слышать, другие, ничего не слыша, озирались на прислушивающихся и их возгласы, одним словом – творилось необычное.
Интересно, что некоторые из слышащих обнаруживали, что могут не только воспринимать, но и участвовать в этом дивном творчестве, настолько же грандиозном, насколько тонком: начиная сначала как бы вторить, подпевать беззвучно, постепенно включали в звучание свою «тему», этой «темой» была мысль – музыкальная мысль; так было, по объяснению музыкантов, у тех, кто обладал музыкальностью – способностью воспринимать и выражать содержание мысли в ритмах и гармониях. Как позже выяснилось, среди слушающих тем вечером неслышимую музыку были люди различных профессий и возрастов. Удивительно, что музыкантов среди этих десятков человек было всего двое, но и те не работали по профессии. Явление продолжалось около получаса, затем сменившиеся вечерние токи «унесли» звучания, закрыв возможности ещё не развитого человеческого слуха и оставив лишь воспоминания о «чуде»… Вечер стал обычным, прохожие, так же, как и всегда, прогуливались или спешили, лишь те несколько десятков человек и ещё несколько любознательных не смогли забыть происшедшее. Разговорами и размышлениями отдельных людей так бы и закончилось событие, ибо оно было слишком необычным, слишком удалённым от привычного сознания для того, чтобы могло надолго занять внимание, тем более для того, чтобы стать исследуемым, хотя бы с целью дальнейшего украшения жизни. Одним словом, если бы не музыканты, их концерты и последующие инициативы, скорее всего так и кануло бы в лету это событие, не будучи запечатлённым ни в плотной материи слова, ни в тонкой субстанции мысли.
…На следующий день после события, когда финалисты конкурса пианистов, снова пригласили всех в концертный зал, среди слушателей присутствовали и некоторые из тех, кому посчастливилось побывать в роли слушателей концерта неслышимого. Может быть, их привела разбуженная потребность во вдохновении, а может и попытка найти объяснение произошедшему вечером…
С первыми же звуками фортепианных аккордов несколько человек стали прикрывать уши руками, один поднялся и начал пробираться к выходу. Довольно скоро никого из вчерашних участников «неслышимой музыки» не осталось в зале. На крыльце музыкальной школы, в которой проходил концерт, собрались эти несколько человек, и началось спонтанное обсуждение. Выяснилось, что звуки инструмента были для них тяжелы до непереносимости, по словам одного из участников – слишком жёсткие и холодные, ударяющие в сердце, а главное, эти звучания, вместе с окружающей атмосферой зала, были просто обессиливающими. Говорилось также, что надежда найти в классической музыке хотя бы отголосок тех необычных переживаний не оправдалась, скорее наоборот: звучания в концертном зале были грубы в сравнении с тем чувством, которое ещё сохранялось в сердце и согревало солнечной теплотой. Концерт не занял внимание этих людей, слишком удивительным было вчерашнее «звучание тишины», так стали называть то пространственное явление музыки. Люди оживлённо делились впечатлениями и кто-то даже предложил вместе подумать, можно ли как-то создать условия, способствующие «повторению опыта». Наиболее начитанные утверждали, что к известному явлению «музыка сфер» происходящее не имеет отношения, скорее это явление сгармонизированных волн и токов, коими полнится пространство, по каким-то, тоже пространственно-энергетическим причинам, ставшее на короткое время доступным слуху… Думается, обсуждавшие событие люди не очень верили в то, что это необычное может повториться, ещё меньше – в то, что их спонтанные попытки объяснить феномен будут хоть сколько-нибудь успешны… Видимо, понимание того, что впечатление, столь дорогое, не сможет устоять под натиском обыденности и, если не поддержать его вниманием, быстро исчезнет из памяти, как исчезает любое, даже очень яркое воспоминание, заставляло участников события объединять впечатления, осмысливать, обмениваться чувствами и мечтать, мечтать, тем самым как бы «привязывая» общими усилиями такое хрупкое впечатление, так отличающееся от обычной жизни и потому исчезающее так стремительно, как хрустальная капля утренней росы в лучах дневного солнца…
…Несмотря на жаркую конкурсную борьбу, на круглом столе, традиционно завершающем конкурсные дни, тема необычного слышания музыки быстро вытеснила другие вопросы. И если десятилетием раньше внимание серьёзных музыкантов к подобному явлению выглядело бы странным, то сейчас, когда настойчиво требовали решения проблемы, связанные с исполнением и восприятием классических произведений, интерес к теме необычно явленной «музыки» уже ощущался как вполне закономерный. Классические ценности, не так давно казавшиеся незыблемыми, явно требовали переоценки под натиском тенденций, вульгаризирующих классическое искусство. Об этом заговорили как-то сразу и очень горячо, мол, только музыканты слушают музыкантов, и уже не успокаивают формулы о неспособности публики к глубоким восприятиям, о необходимости специальной подготовки для восприятия классики… Прозвучали даже предположения о том, что, возможно, произошли некие очень существенные изменения, «то ли в психологии людей, то ли в пространстве», приведшие к противоречию между изменяющимся жизневосприятием людей и устоявшимися психоформами общения с музыкой. Одним словом, «жизнь требовательно заявила о необходимости принципиальных перемен в отношении к искусству».
Обсуждение вопроса, по рассказу его участников, было, примерно, таковым.
- А что если это начало нового этапа в жизни человечества… Тогда и искусство будет иным, если люди начнут слышать пространство с его ныне сокрытыми, сокровенными, так сказать, ритмами, гармониями, созвучиями… Потребуется умение согласовывать звучания, гармонизировать звук инструментальный со «звучаниями» в пространстве?
- В прежние века такое относилось к оккультизму, мистике[1], и немалое число людей за подобные слуховые «прозрения» поплатилось жизнью…
- Поддержу предположение о возможности пути утончения музыкального творчества в соответствии с утончающимся слухом. Просвещение меняет взгляды. Наука развивается, открывая новые аспекты действия энергии. «Материализм», конечно, оставил след на сознаниях людей, в том числе музыкантов: тезисы о духовности и содержательности музыки превратились в сухие штампы, для большинства музыкантов – абстракции, труд исполнителя полностью подчинён задачам внешней техники и внешней же выразительности. И, заметим, как сегодня обостряются противоречия: с одной стороны – возрастающее внимание к психическим возможностям музыки, исследование её оздоровительного влияния, в основе которого, заметим, не акустика, не техника и не внешняя эстетика, а именно энергетика, с другой стороны – наращивание механических достижений в исполнительстве.
- Да, интересно, сколько людей пойдёт в концертные залы, если явления подобного «слышания» станут частыми? Истинно сказано, «неприемлемо привычное для ощутивших необычное»… А может происходить так, что именно утончение потребностей слушателя станет активной побуждающей силой в одухотворении искусства интерпретации.
- Позвольте, коллеги, это разные темы. Одно дело – содержательность исполнения, и совсем иное – «звучание пространства». Что это такое, кто-нибудь представляет?
- Наука говорит, что магнитные волны. И при определённых условиях они могут быть слышимы.
- Видимо, здесь сложнее, если люди уверяют, что слышали «музыку», причём необычно вдохновенную…
- …Если это не было явлением необычной передачи какого-нибудь концерта, возможно претворённого в неких новых волнах. Может быть это эксперимент физиков, и нас ожидает новая форма передатчиков?
- Возможно, но, по рассказам, это явление скорее мысленное, так сказать, музыка внеинструментальная… Может быть, нам действительно скоро предстоит не только расширить наши представления о мире, о творчестве, так сказать, в «земно-Надземном» ракурсе, но и начать освоение новых подходов к музыке и музицированию?..
Так тема «тонкого» восприятия, возникнув в связи с необычным событием, превратилась в дискуссию о перспективах исполнительства и музыкальной педагогики… Одни считали событие случайностью и отрицали его отношение к музыкальной деятельности, другие, их было меньше, призывали обратить внимание на произошедшее с точки зрения задач развития истинной музыкальности, о которой «забыли» в погоне за виртуозностью и яркостью.
С вредом технократической тенденции современности, не музыкантами порождённой, но активно ими подхваченной, были согласны все собеседники, изрядно утомлённые конкурсными прослушиваниями. Но в отношении перспектив исполнительства и музыкальной педагогики мнения разделились.
Первые считали, что искусство музыканта, даже в своих самых одухотворённых формах, это «всё-таки вполне «материальное» явление», полностью опирающееся на физико-акустические закономерности и связанные с ними свойства звука, и, следовательно, требующие соответствующего мастерства, которое не случайно именуется «техникой» и опирается на известные «моторные и сенсорные способности и качества исполнителя».
Вторые, те, кто в меньшинстве, замечали, что это основополагающее «технэ» вовсе не механика: техникой в классическом искусстве всегда именуется мастерство передачи смысла и образа – и настаивали на том, что явление необычного пространственного восприятия указывает на необходимость «вспомнить» истину о высшей цели музыкального искусства – слышать и передавать именно «Неслышимое», которое вовсе не отвлечённость, а реальные ритмо-энергии: мысли и чувства. И, возможно, для этого нужна совсем иная «техника», иной «алгоритм» достижения мастерства. Если сегодня базовые навыки основываются на утверждённых моделях исполнительских действий и формируются чаще всего совершенно изолированно от течения мысли, что и приводит к опустошению музыкального творчества, то завтра, возможно, новая техника востребует в качестве основания именно мысль и духовный импульс. Не скорость и ловкость, а тонкая связь между мыслью и звуком станет главной целью достижения. Чувство пространства живого будет основою развития чувства гармонии и ритма. Новая педагогика будет отличаться от прежней, хотя и декларирующей единство художественного и технического начал, но, находясь во власти принципа конкуренции, постоянно сталкивающей на «ускоренный» путь подражательной «выразительности», ограничивающий объём внимания лишь физическим планом и отрицающий тонкое искание. Новые подходы в обучении поведут дальше всех прежних достижений, ибо будет стремиться не только к идеалу одухотворённого и содержательного исполнения как такового, не только к точной передаче авторского замысла, но также к согласованию музыки с пространственными энергиями. Тогда уже не декларативно востребуются одни лишь «руки, слух и интеллект» исполнителя, но его духовность, мысль и способность к восприятию и творчеству высших уровней красоты.
- Представим на минуту, – говорил один из сторонников обновления, – что тонко слышащих стало много, и это изменило качество музыкальной потребности. Многие не смогут слышать инструментальный звук в его современном качестве, часто являющийся негармоничным. Особенно неприемлемыми станут явления поверхностной выразительности, основанной на внешних приёмах, не передающие звуку магнетизм живого чувства и мысли.
- Нельзя не согласиться. Даже без предположений о неких неожиданных и мощных эволюционных сдвигах и меняющейся психологии восприятия, надо думать о новых идеалах и новых критериях качества исполнения, исключив для начала то, что неприемлемо уже сегодня. Надо думать и о новых путях в обучении музыке, может быть, как вы говорите, и об иной технике. Иначе говоря, ориентироваться на будущее, хоть оно и выглядит туманно, особенно в свете противоречивых тенденций современности…
- Не преувеличивайте наши задачи и наши проблемы, коллеги, – оппонировали апологеты идеи «вечной ценности ремесла», – искусство инструментальной музыки старо, как этот мир, и, как бы он ни менялся, как бы не изменялись люди и их эстетические идеалы, задачи музыкальной техники неизменны в своей инструментальной сущности и останутся связаны с природой музыкального инструмента, с огромными трудностями в овладении этим инструментом, так будет всегда… Конечно, подлинное искусство всегда «настаивает» на принципе содержательного исполнения, но не более того. Здесь же зашла речь о неком необычном умении передачи звучаний, так сказать, нефизического плана, но подобное – принадлежность этого неслышимого и невидимого для нас мира. Что нам до него, пока мы здесь? А «там», извините, нет ни фортепиано, ни концертных залов, ни профессий вообще, к какому, позвольте, будущему приноравливать искусство? Поэтому, давайте оставим «мистику» для увлекательной беседы, в работе же поищем конкретные возможности улучшения качества и подходов к обучению современных детей, иных, чем прежние… Это в наших силах и в наших обязанностях… Да, звук нужно «вернуть» в область осознания; механичности, безусловно много, исполнительское искусство стало поверхностным. Но как, простите, вы видите осуществление этого «согласования исполнения с пространством», что оно в европейской традиции? Нам известно о подобной практике в восточной музыке, основанной на импровизации, к тому же медитативной. А как «гармонизировать» подготовленную концертную программу, каждое произведение которой – воплощение авторских идей, тем более, что лучшее в репертуаре – это произведения прошлых столетий, несущие идеи своего времени?
- Не думаю, что это невозможно, и вопрос не в том, можно ли согласовать авторский замысел, мысль исполнителя с «тональностями» сейчас звучащего пространства, а в том, кто и как это сможет делать. Может быть, это и есть задача более глубокого развития, так сказать, развития духовно-музыкального. Ведь потенциально возможно сознательное приобщение человека к пространственной жизни, поскольку известно, что духовность именно предполагает некое возвышенное мысленное созвучие, или сотрудничество… Наполнить звучание музыки мыслью, созвучной с созидательными пространственными энергиями… Разве это не может быть целью развития искусства, будущего или уже настоящего?
- «Заговорить» звуками с Пространством… Звучит несколько фантастично, но, может быть, вы и правы. Ведь возвышают планку достижений в искусстве именно такие кажущиеся недостижимыми цели. Думается, сама постановка подобной цели уже будет иметь следствием определённую степень облагороженности подходов к исполнению. На пути искания музыкант осмысленнее и выразительнее «заговорит» со слушателям, и новые «Моцарты» явится, в новой, более утончённой среде… Как говорится, стремись к невозможному, тогда возможное явится само… Что же касается различия между импровизацией и интерпретационной деятельностью и перспектив развития, то ведь, уважаемые коллеги, можно поставить вопрос и так: каким образом без внимания к мысли, во-первых, «возвратить в область осознания» звук, ставший предметом «механики», во-вторых, улучшить качество исполнения – вне задач утончения слухового аппарата и всех способностей восприятия исполнителя? Жизнь, а она и есть пространство, с его высшими мыслеэнергиями, раньше или позже отбросит несоответствующее, неактуальное… Да разве мы уже сейчас не являемся клубом «музыка для музыкантов»? Человеческий инструмент, изменяясь, будет требовать соответствующих новым потребностям звучаний… Представим, что явление повышенной восприимчивости не только станет повторяющимся, но где-то утвердится как постоянное, как с этим не считаться? Или сегодняшнее «элитное» станет «антиэлитным»: прежде немногие могли радоваться красоте классических гармоний, а потом немногие пожелают остаться в пределах, так сказать «изолированной» гармонии и сами исполнители будут существовать, как сегодня некоторые экзотические клубы?
- Иными словами, если боле тонкая слуховая способность открывает, скажем так, некоторую ограниченность современных исполнительских эталонов, не следует ли взять ориентиром именно эту утончающуюся способность, и изучить все связанные с нею возможности?
- Всё это, друзья, скорее философия, сфера, отдалённая от «инструментальной реальности». Рассуждения без практических мер ни к чему не приведут. Допустим, вы правы, акцентируя понятия мысль, пространственные энергии, тонкие энергии… Музыка может вместить многое, спорить не будем, и углубление в нашем деле необходимо. В любом случае было бы интересно пойти на некий эксперимент, пусть даже заведомо безрезультатный в узком понимании мастерства. Но что вы можете предложить конкретно, как вы видите переход от рассуждений к практике?
- Мы слишком боимся потерять привычные опоры, а всё новое неминуемо лишает этих опор… Все мы знаем истинную причину огрубения исполнительского вкуса: подлинная музыкальность, как способность воспринимать и передавать идеи и красоту музыки, редка, и в современных условиях трудно воспитуема… Механика рук проста в сравнении с «механикой мысли», поэтому и в искусстве мыслителей и художников всегда меньше, чем «спортсменов». Мы закрываем на эти реальности глаза и следуем «по накатанному пути», успокаивая себя условиями времени, конкуренции… На самом деле всё возможно изменить, но компромиссы лишают энергии (поэтому прогресс всегда требует бескомпромиссности), всё новое созидательное – это всегда решительный отход от прежних опор, так сказать, из старого привычного в новое необычное. Это шаги в неизведанное, что, конечно, требует и определённого мужества.
- Причём, заметим, что мы не только ничего не теряем в случае неудачи, но так или иначе обретаем новые источники обновления.
- И новый тип людей в профессии. Путь подражательства и всевозможных технических ускорений, как известно, отсеивает именно наиболее эстетически одарённых, склонных к самостоятельному поиску и индивидуальному выражению.
- Да, из двух основных классических критериев исполнения, содержательности и эстетичности, современность уже потеряла, как минимум, один – содержательность, сформировав эталоны техники, изолированные от самой цели передачи мысли, этакая высококачественная речь без мышления. Это лишает игру вдохновенности. Теряя основу – вдохновенность, идеалы классического искусства постепенно уступают место ориентирам эстрады, впитывают её приёмы, «находят» внешнюю эффектность и… теряют и другую опору – эстетичность. Стремление же привлечь внимание масс ценой снижения духовно- культурной «планки» ещё более разрушает энергетику классического искусства. Очевидно, что вернуть уходящие ценности можно только опираясь на некие более высокие уровни, свойственные не прошлому, которое невозвратимо, и не настоящему, которое не удовлетворяет, а будущему искусства…
- И в этом будущем, уже просматривающимся сквозь задымленное настоящее, разве не сияет иная, более утончённая красота музыки и вообще взаимоотношений искусства и жизни? Это действие так называемого закона спирали в движении, развитии: вернуться в прежнюю плоскость невозможно, можно лишь либо выйти на более высокий уровень, либо спуститься ниже прежнего. Для выхода на новый уровень необходимо принять новую «координату». Не является ли пространство тем неучтённым в современном творчестве фактором, «этой новой координатой»? Возможно, именно приняв во внимание эту «новую» реальность – пространство, с его непрерывным взаимодействием с сознанием, мы сможем выйти на новый уровень творчества, основанный на большей чуткости к энергиям звучания – к энергии мысли в звуках.
- Полностью соглашусь с вами, коллеги. Ситуация в классическом исполнительстве удручает ещё и тенденцией, основанной на ложной идее «приблизить» классику к массам. В результате скорость «падения» в области музыкальной культуры только возрастает. Действительно, движемся спирально вниз. Коммерциализация убивает мысль в искусстве, технократизация – другая сторона тенденции: скорости внешних достижений возрастают ценою отказа от утончения мысли. Акцентирование качества мысли в музыкальном исполнении может поднять уровень. И это не такая уж «абстракция», по крайней мере, для интеллигентных людей. Говоря «пространство», искусство утверждает энергетику потока мысли, в своей чистоте и гармоничном звуковом выражении поднимающейся до созвучия с возвышенными сферами бытия…
- Увлечённо беседуем, коллеги, всё это очень интересно и вдохновляет перспективами. Но вам не кажется, что это всё-таки скорее нечто вроде экстрасенсорики, есть ли практическая линия и созидательность в этом направлении?
- Экстрасенсорика здесь ни при чём. Человек и искусство развиваются духовным утончением, иного пути нет. Именно из-за отсутствия внимания к тонкому процессу грубеет творчество. От выразительности – этой сути искусства, призванного «выражать» мысль и живое чувство, – ничего не осталось. А это именно энергии, хорошо ощутимые, когда они есть, ибо из них рождается то, что привычно называется вдохновением, но ещё более ощутимо их отсутствие: наша головная боль после прослушиваний – прямой результат дисгармоничности, дисбаланса между сильным «полем» внешних эмоций, нервного возбуждения и слабым «полем» мысли… Объект выражения в искусстве и есть отринутая в погоне за скоростью внешних достижений истинная жизнь: именно человек с его духом и мыслью – в пространстве, тоже наполненном духом и мыслю… Почти массовое слышание пространственных звучаний конкретизирует эту истину. Услышав «энергия», не слышим «мысль», потому что привычно относим понятие «музыкальная мысль» к теоретическим отвлечённостям, не имеющим прямого отношения к исполнению. А ведь именно энергия мысли отличает талантливое исполнение от техничного копирования. Как в истинной живописи невидимое всегда преобладает над видимым, так в истинной музыке над «слышимым» царствует «Неслышимое». Ничего чудесного, всё это ценности вдохновенного искусства и они вполне научны, заметьте.
- Да, пожалуй, верующие в Руководящую Волю, тоже могут сказать, что это явление слухового прозрения было откровением, указующим на необходимость пробуждения… Нам словно показано, что жизнь гораздо глубже «очерченных» обыденностью границ и требует внимания и ощущений более тонких, чем привычные.
- При этом, что очень важно: одно лишь допущение открывает нам область изучения и новые возможности. Увы, мы слишком привыкли к ценности внешних форм выражения, удобно «забыв» о том, что все истинные ценности творчества направлены к внутреннему миру, лучше сказать, «к внутреннему человеку», ибо «внутреннее» в контексте вечных ценностей искусства – то же, что и в философии – не всё, что в душе, а лишь то в ней, что причастно Красоте. С этой точки зрения, исполнение несложного произведения, насыщенного чистой мыслью, сердечностью, и несущее гармонию энергий, будет благотворнее, и профессионально гораздо перспективнее, чем исполнение внешне яркое, техничное, но поверхностное. И хотя это очевидно, нужно снова «оживить» эти основы, учить этому главному – осознанности и сердечности звука – с первых уроков. Постепенно придёт осознание «Неслышимого» – глубокой жизни мысли внутри и вокруг – в пространстве.
- Извините, коллеги, но то, о чём вы говорите, в чём-то общепризнанно, в чём-то, может быть, перспективно, но и то, и другое, по-прежнему теоретично. Мы согласны с необходимостью образования в этом направлении, музыканты действительно должны больше знать о причинно-следственных закономерностях, энергетических взаимодействиях, связанных с музыкой в целом и со звукообразованием в частности… Но что же на практике? Тенденции нам не изменить, желающих жертвовать будущей карьерой детей ради эфемерных целей их духовно-музыкального развития будет немного. Хотя я лично готов пойти на эксперимент…
- Мне, думается, коллеги, подход к практике обучения изменяется от принятия в сознание фактора «резонанса»… Даже оставив, на время, малодоступные цели, как «созвучие с мыслью пространства» (ещё надо осознать, что это такое), не сложно руководствоваться принципом воспитания культуры внимания. Вести ученика к осознанию того, что звук слышимый – всегда следствие и «оболочка» звука неслышимого, другими словами, звук должен являться как мысль. Мысль – основа звука. Созвучие с жизнью пространственной можно понять как гармонию звука со Звуком: с Неслышимым, которое если пока и даётся слуху непосредственно, то является как чувство гармонии, если согласование достигнуто… Понятие «атмосфера» не чуждо ребёнку. Сказать «слушай», «чувствуй» – значит побудить к вниманию, главное – не торопить. Известный афоризм о звуке, укоренённом в тишине, прямо указывает на метод. Понятие же «музыкальная мысль» тоже не абстрактно, музыкант работает не со звуком самим по себе, но с мыслью прежде всего, решая детальные задачи техники и выразительности как задачи согласования и выражения. И если интонирование – выражение мысли, пусть же эта мысль будет ещё и в гармонии с тонкой «атмосферой» – пространством… По-видимому, подлинная талантливость и гениальность имеет основою именно эту способность.
- Да, воспитать способность мыслить музыкально уже сложность, а ещё и согласованно… Одних музыкальных способностей мало.
- В этом вся суть. Говорим, и сами себя не слышим. В словосочетаниях «музыкальная мысль» и «музыкальное воображение» правильнее будет ставить акценты на существительные. Развивать в учащихся воображение, возвышать его; и воодушевлению, и умению вдохновляться красотой, как явлениями сущности каждому присущей сердечной энергии, тоже надо учить, объясняя, что главные «струны» не в корпусе инструмента, а в человеке. Возвышать все подходы к произведению, так, чтобы каждый момент работы был действительным исканием красоты и всё большей содержательности. Не так уж сложно всё то, о чём говорилось как о гармонии. Чем более возвышенная мысль проявлена в звучаниях, тем более она будет гармонична – с пространством. Найти оттенок мысли легче после того, как достигнута её «высота» и «укоренённость» этой энергии в звуке. Объяснять ученикам, что техника, как и мастерство в целом, основывается не просто на скорости и координированности действий, но на согласованности сердечной мысли и физического явления звука.
- Так это или иначе, а явления, подобные здесь произошедшему слуховому озарению, ставят перед необходимость исканий и очищения основ обучения искусству. И утрата существенной (не банальной) мысли как основы интонирования, теплоты сердечности как основы выразительности – безусловно, результат «отношения к ценностям как к отвлечённостям».
- Допустим, мы все здесь согласны с необходимостью перемен, может, действительно уже скоро некому будет слушать: «одни ещё не доросли, другие уже переросли»… Может и так. Но с чего начать, ведь сфера профессиональной исполнительской деятельности – это огромная махина, и сила инерции огромна.
- Вы правы, коллега. Но для эксперимента ведь не нужна массовость. Новое рождается с малых кристаллов. Рост утверждается истинностью и временем. И, заметьте, что в обычных условиях очень небыстро, то в условиях необычности – почти мгновенно. Неужели не замечаете, как стремительно сейчас могут происходить перемены? И наш случай – тому пример: несколько человек из слушателей соприкоснулись с «новой» красотой, и «прежняя» потеряла актуальность. «И прежняя песнь покажется шумом дорожного колеса»… Что им, этим «услышавшим» до наших инструментальных достижений, наших трудностей… Если будем отставать, то увидим, как «жизнь течёт мимо нас». Может быть, осознание необходимости нового и является его началом… На вопрос о том, с чего начать совместный эксперимент: давайте начнём… с тишины.
- Прекрасное предложение в завершение триумфальных побед юных конкурсантов и в свете современных тенденций, особенно – распространения электронных инструментов, вообще исключающей энергию человека.
- Напрасно иронизируете, коллега. Кому, как не нам, прослушавшим тысячи вундеркиндов, знать правду. Конкурсные эталоны – и есть культивирование механичности, поверхностного слышания, неприемлемой для любого музыкального человека, не говоря уже о людях с утончёнными восприятиями. Модные подходы бесперспективны, они лишь исчерпывают способности детей, раннее требование виртуозности порождает методики, идущие в обход сознания и сердца ребёнка, таким образом, отрывая растущую личность от бесконечных источников энергии и вдохновения, и исключая именно то, ради чего существует искусство. Распространённость электроники – только следствие вышесказанного…
- Пожалуй, самое бесперспективное в детской игре – это копирование приёмов взрослых мастеров, в звукообразовании, интонировании. Естественный звук ребёнка иной, чем звук взрослого. Натаскивание, минующее собственное искание и потребности души ребёнка, обрывает тонкие нити связи между духом, сердцем и пальцами. Именно в этих тонких связях – суть исполнительской музыкальности. Все понимают, что искусство, особенно обновлённое, потребует огня сознания, окрылённости, а вовсе не поданной ярко механичности, показного внимания к звуку. Сердечность… она там, где свобода и самостоятельность высказывания, сердечность увядает под давлением внешней воли…
- Это всё так, но неужели вы всерьёз предлагаете «слушать тишину» и ждать того неопределённого момента, когда проснутся тонкие чувства наших учеников, пробудят скрытую музыкальность, которая в долгом самостоятельном поиске явит расцвет индивидуальных техник выражения музыкальной мысли?
- Ждать не значит бездействовать. Даже самой яркой одарённости необходима мера времени и самостоятельного поиска. Явление тонких звучаний и тонких восприятий, ставшее возможным однажды, прямо говорит о пути музыки как пути выражения реальности возвышенных Планов. Эта реальность суть мысль и энергия. Кому, как не музыкантам, оперирующим незримой материей звука, это понять ранее других, первыми быть готовыми к новым условиям, это во-первых. Во-вторых, «начать с тишины», повторим, означает именно осознанный и чуткий подход к звуку с расширенным вниманием: прежде всего к содержанию самого звука – к мысли, затем и к резонированию пространства на музыкальный звук, на мысль в звуке. Внимание к «тишине» будет означать внимание к ощущению гармонии, не только гармонии инструментальной, но более широко – гармонии окружающего. Качество создаваемой «атмосферы». Изменим объём и направление внимания – изменим качество исполнения.
- Как же будет выглядеть ваш урок и какова будет скорость продвижения в мастерстве при таком подходе. Иногда пространственные условия таковы, что любой звук ударяет по сердцу… Чуткий процесс, всем понятно, не предполагает особой скорости, а в современном мире конкурентоспособность – главный критерий достижений.
- Только вначале внешней техникой, возможно, придётся пожертвовать, точнее, пожертвовать тем, что техникой уже является только в механическом смысле. После первых шагов путь внимательности даст и новые виртуозные возможности, более ярко ведомые этой новой чуткостью. Зачем, по совести говоря, механические достижения в искусстве, которое сильно именно тонкостью энергий мысли. И умения их передать не имеют общего с утверждённым путём наращивания, образно говоря, «скорости и мощности». Это подлинное требует координации внутреннего с внешним, развития этого «внутреннего» инструмента. Даже в случае одарённых детей выстраивание этих тонких связей требует времени, ибо основано на самостоятельном искании. Виртуозность, может быть, не будет столь массовой, как сегодня, но она станет подлинной, несущей истинное вдохновение. Она снова будет рождать в слушателях радость духа, а не просто восхищение внешними умениями… Нельзя «гнать» руки ученика по клавиатуре, оставляя его внимание закрытым в отношении мысли. Качественный звук – это выраженный смысл и красота чувства, ничто иное. Содержательность, тембр, внутренний ритм и внутренняя вибрация, магнетизм – всё придёт в исполнение, если правильно начать и правильно вести: начать с осознания звука как мысли и вести по линии внимания к качеству созвучия, в широком понимании, когда чувство гармоничности – составляющая музыкальности – распространяется не только на звучание произведения, но и на окружающую жизнь, так сказать.
- Это отрицает все привычные формы, в том числе наш конкурс; многолюдность, тем более соревновательность, при таком подходе неприемлемы.
- Давайте организуем новую форму музыкального сотрудничества и примем новые цели достижений, новые критерии качества. Назовём наш проект, скажем, «город тишины» – в память о явлении музыки необычной и в надежде, что новое внимание откроет врата новым явлениям Необычного. Пусть участие примут те, кому близки поиски глубины взаимодействия «музыки инструмента и музыки Жизни». Думается, участниками будут те, для кого приоритетна позиция содержательного исполнительства. Ограничим аудиторию, предположим, десятком человек, и все будут полноправными участниками действия, центр которого переносится в область мысли, а целью становится искание гармонии, поиск вдохновенного качества общей «атмосферы» - энергии. Это будет творческий эксперимент, в котом не будет проигравших, но все будут иметь возможность нового приближения к Музыке. Разве после произошедшего здесь кто-то сомневается, что эта великая Музыка – не поэтическая аллегория, а действительность бытия? Искусство в своей сокровенной цели и в своём развитии всегда опиралось на эту истинную действительность. Наше время об этом забыло, пора начать новое восхождение.
- Давайте попробуем. В конце концов, обычности, в которой тонет и наш конкурсный проект, много; интересно заняться необычным. Не всё же нам, повторяя трюизм о тонкости материй музыки, ограничивать себя и других только её яркой, часто пьянящей поверхностью. Давайте искать… Может быть, только назвать иначе: «музыка и пространство» или «неслышимая музыка»… Впрочем, «город тишины» лучше, вы правы, ибо каждый слушающий найдёт самостоятельное выражение смысла гармонии…
Решением создать группу подготовки нового проекта «город тишины» завершился конкурс музыкантов. Мы не знаем, как пройдёт первая встреча музыкантов и любителей музыки, известно лишь, что она готовится. Известно, что инициатива эта привлекла внимание нескольких исследователей энергий мысли, они попросили разрешения принять участие в проекте. Вопросы сотрудничества, наверное, будут решены, ведь знания расширяют возможности, но пока, как нам рассказали, музыканты-участники уединённо работают…
В городе, несмотря на то, что о событии почти забыли, что-то осталось в атмосфере, как будто люди стали больше прислушиваться. Однажды нам довелось слышать, как приезжие молодые люди, заметив эту необычную особенность, улыбаясь, говорили, что следует приехать ещё раз в этот необычный город, где многие «умеют слушать тишину».
Наверное, следовало бы назвать проект «Город исканий». Искания нового приближают это новое, необычное, но при непременном условии – бескомпромиссности, которая не позволит обмануться, в очередной раз за обновление принять новые маски всё той же обыденности.
Мы рассказали о произошедшем для того, чтобы таких мест, как это город с его «чудом» и готовностью людей понять скрытые пока возможности, безграничные «чудеса» океана жизни, в котором мы все живём, творим, увы, почти бессознательно и неответственно, стало больше. Пусть станет больше мест, где растёт стремление объединить жизнь воедино, не довольствуясь её поверхностью, которая, как её ни разукрашивай, не удовлетворит дух, ищущий красоты нетленной…
Как бы ни было, пусть живёт новое предание о том, как где-то произошло событие, которое являясь необычностью сегодня, завтра станет естественным выражением творчества: неслышимая музыка становится слышимой, способность мысли творить звучания становится очевидностью. Где тогда место механичности ремесла и условным ценностям мнимого искусства? В прошлом. Стремления же луч направим в Будущее – в Эпоху осуществлённого Единства…
Однажды, когда накоплений подобных стремлений – жить подлинной жизнью, без грубости и фальши, станет достаточно, чтобы хрупкая Красота смогла отразиться в повседневном бытии людей, настанет время Истины – жизнь новая, прекрасная. И, судя по многочисленным явлениям распада привычных форм, утраты ими потенциала жизненности, происходят активные поиски нового, а это значит, что этот Новый Мир стучится во все врата.
«Мир страдает от расчленения, которое поглощает все великие начинания. Вместо единства проповедуется везде расчленение. Не осталось ни одного принципа, который бы не был искажён в своей основе. Каждое начинание утверждается, прежде всего, как часть великого Целого. Но так ли обстоит дело с человеческими исканиями? Незримое отделяется от видимого Мира. Высшее отделяется от Земли. Только устремление к объединению понятий величин может установить необходимую связь Миров. Без насыщения сердца невозможно обнять Миры, ибо как утвердить связь космическую без принятия Единства всего Космоса? В малом и в великом явим понимание этого Великого Закона. Расчленение Миров приводит к одичанию. На пути к Миру Огненному запомним об единстве Миров»
(«Живая Этика» «Мир Огненный» III, 124).
«…Именно теперь уже последнее время, чтобы сочетать плотное с тонким и даже с огненным. Нужно начать упорно и ясно мыслить по направлению сочетания Миров»
(«Живая Этика» «Мир Огненный» III, 593).
«Устремление кверху преображает и заботы о земном. Они хотя и остаются, но смысл их меняется»
(«Аум» 304).
«Мысль земная свяжет земными пределами, но эволюция содержит в себе и Высшее Начало».
(«Аум» 301).
«…без надземных чувствований нельзя преобразить жизнь. Никакая работа не может быть возвышена без воображения. Обратите внимание на хорошее слово – «воображение». Оно не вымысел, не уловка лукавая, но нахождение высших образов, реализация высоких понятий. Воображение всегда реально и правдиво. Невозможно представить, где живёт эта правда, но она существует….
Мыслитель поучал: «Каждому человеку дано заглянуть в Чертоги Божественные, но пусть приучат глаз смотреть в сияние Неба и распознавать всю жизнь пространства; кому Небо пусто, тот имеет пустое сердце»
(«Надземное», 491).
[1] «Многие понятия нуждаются в очищении, среди них мистика должна быть определена. Если она означает точное знание, тогда понятие может быть сохранено. Но если устремление не к знанию, но к туманным построениям, тогда следует изъять слово из обращения» («Аум», 458).