Техника в исполнительских видах искусства сейчас столь высока, что достижение внешнего качества как-то постепенно стало считаться единственной целью. Иллюзия о том, что исполнителю надо дать мастерство в его внешнем виде, а содержательность явится – как-то "сама собою" (как выражение сознания исполнителя), стала всеобщей.
Каждый обучающийся исполнительскому мастерству слышит от своих наставников истины о том, что исполнитель должен обладать глубиной, чтобы быть способным нечто существенное "сказать" слушателю. Но, поскольку реальный процесс обучения акцентирует технику и ещё раз технику, то сегодня в общем-то не только музыканты, но требовательный зритель (слушатель) редко в своих ожиданиях надеется услышать и увидеть на сцене нечто такое, что явилось бы более высоким выражением мысли, чем то, к чему он привык в обычной жизни. Искреннее исполнение – уже прекрасно, есть какое-нибудь живое чувство – восхитительно. Как-то даже и "забывают", что только ради "необыденного", возвышенного и одухотворённого существует Искусство.
В исполнительской среде тоже как-то, "по умолчанию", считается, что внешние формы в искусстве, если их качественно воспроизвести, "сами собой", без некой явленной самим исполнителем глубины мысли "заговорят" со зрителем и слушателем.
Иногда так и бывает, но лишь в отдельных случаях, например – когда симфонический оркестр под талантливым руководством исполнит масштабную симфонию. Но даже шедевральный симфонизм, исполненный таких цельных идей, как, к примеру, у Бетховена, может проявить лишь часть своего идейного и духовного потенциала, если исполнители не мыслят соответственно, если не явлена мысль здесь и сейчас – соответствующая той, которая заложена в форму её великим автором.
Вибрации прекрасных творений, если говорить энергетически, лишь частично проявляются, если мысль исполнителя "не вибрирует" на должном уровне. Но этому цельному процессу мышления не учат: точнее, учат отдельные учителя, но в системе образования отсутствует такая задача – воспитания способности цельной и высокой мысли, непрерывной, сердечной, одухотворённой.
Когда "классика" исполняется малыми составами (камерным оркестром или ансамблем), то здесь буквально слышна мысль каждого исполнителя, и, увы, часто – полное её отсутствие, отсутствие выражения сознания и "звучащей" (соответственно идее произведения) живой, устремлённой духовности самих исполнителей.
Слишком долгое время считалось, что всё это – дело врождённой талантливости. Однако каким бы ни было музыкальное или театральное, или иное дарование, – если сознание не имеет глубины (или человек не научен востребовать эту глубину в себе), если ум не "освещён" глубиной мыслительной деятельности, то исполнение при всей виртуозности не будет интересно – не только тем слушателям, которые хотели бы слышать в исполнении мысль, соотносимую с уровнем идей произведения, но и неискушённый слушатель почувствует нечто, что можно справедливо назвать "скукой" (именно в этом истинная причина иллюзии о том, что "классика трудна для восприятия").
Очень немногие из тех, кто самостоятельно не ищут, сравнивая, содержательность разных исполнений (будь то музыка, балет, театр), могут осознать, что именно вызывает это странное чувство, которое чаще всего выражают словами "неинтересно", "не понимаю", "скучно".
Люди объясняют эту "странную" "недоходчивость" классического искусства тем, что это они "не понимают". И многие удивились бы, узнав, что и многие исполнители часто тоже сами "не понимают".
Истина же в том, что слушателю "скучно" только тогда, когда исполняемое "не доходит" до самого исполнителя, не осознано, не пережито на духовном уровне, не выражено на уровне глубины сознания. Ни темперамент, ни внешняя выразительность не могут заменить мысль и движение "духа" в музыке.
Сейчас нечасто поднимается этот вопрос – содержательность исполнения, глубина исполнения, хотя именно эта "часть" исполнительского процесса является главной и наиболее воздействующей на слушателя.
Ритмы и вибрации, "звучащие" отнюдь не мощнее вибраций неслышимых, не могут заменить отсутствие этого "неслышимого" Плана в исполнении. Именно этим "неслышимым" обусловлен всем известный эффект воздействия, когда "звучит" длительная пауза.
Но если "сегодня" что-то не востребовано, то это отнюдь не означает, что так было и так будет. Г. Нейгауз очень много писал об этой проблеме, отмечая, что молодые исполнители даже не предполагают, с какими уникальными явлениями мысли и духа они соприкасаются, "разучивая" то или иное классическое произведение.
О слушателях Л. Бетховена, которые приходили на его собственные концерты, говорили, что они идут, чтобы слышать "мысль Бетховена", не обращая внимание на ошибки и "шероховатости" технической стороны исполнения.
В "упрощении" исполнительского творчества огромную роль сыграла "конкурсомания": в тех объёмах, в которых от самых первых лет обучения участвует каждый мало-мальски способный ученик, конкурсы обездушивают и обезличивают исполнение даже в тех случаях, когда потенциал внутреннего развития имеется. Но, как всё невостребованное, и мышление, и духовность, и чуткость не развиваются.
Что делать? – Очевидные вещи, о чём знает человек, имеющий потребности в знании, в настоящем искусстве. Необходимо учить мыслить – хотя бы в той же мере, которая уделяется внешней стороне мастерства.
Надо объединять искусство и знание. Не как отвлечённую философию, а как основу деятельности, объясняя, к примеру, почему "мысль" звучит громче звука, и как внутренние вибрации (сознание, мышление) формируют процесс интонирования. Как все эти гармонии вибраций слышимых и неслышимых воздействуют на слушателя. И такое глубокое образование должно идти одновременно с обучением технике, быть основой всех специальных знаний и формирующихся навыков.
Современное образование (и не только в искусстве) не является синтетичным. Ученик, даже получающий знания по многим направлениям, не понимает, зачем в его "мастерстве" именно эти важнейшие знания – о мысли, о человеке, об Искусстве в его глубине. Только отдельные чуткие люди умеют не разделять знания "о глубине вещей" и "умения", формируя вторые на основе первых, но им приходится всегда двигаться "против течения", что редко даст быстрые и явные "победы".
Поэтому учителя, даже понимая всю поверхностность процесса обучения в искусстве, редко настаивают на "углублении", ведь им тоже придётся явиться на движении "против течения", а это приводит к несоразмерно огромной трате сил при и без того больших нагрузках. Со временем именно глубокие подходы дают единственно приемлемые результаты. Но и для того, чтобы понимать, что "вечное" и длительное ценнее "временного", для этого тоже нужны знания и осознание.
Какой бы выбор ни делали отдельные люди, истина в том, что каждого надо побуждать мыслить и учить мыслить – глубоко и чисто, углубляя и одухотворяя представления об Искусстве, давая знания о Бытии и человеке, и обучая тому, как устремлять сознание и как претворять мысль в исполнительском творчестве. Главное, конечно же, в том – чтобы эти мысли, которые "не ниже", чем идеи исполняемых творений, имелись бы в сознании артистов.
Хочется посоветовать учителям школ искусств чаще слушать "тишину", задавать детям задачи нахождения прекрасных мыслей, идей, обращать внимание на степень "теплоты" (сердечности) исполнения. Одним словом, "ни звука без мысли", причём, мысль должна быть необыденной. Это даст вам, уважаемые коллеги, неожиданные результаты: даже те способности, которые считаются длительно и трудно развивающимися (чувство ритма, память, музыкальность) явятся на быстром расцвете. (Это не просто мысли, хотя и как мысли это верный путь, но в нашем случае – подтверждено личным опытом работы).
Закончим великими словами из Учения Живой Этики, побуждающими всех людей углублять сознание, развивать утончённое внимание, без чего невозможно противостоять хаосу, особенно сегодня, и применять силы высокого искусства.
"…Следует развивать внимание разными способами. Можно из симфонии избрать и выследить один голос, но можно признавать несколько ладов одновременно. Также полезно установить звучание тишины. У молчания много тонких голосов, и уследить их ритм – значит приблизиться к Тонкому Миру. Но при изучении тишины поучительно узнавать диссонанс каждого вторжения физического. Нельзя больше найти примера, чем сопоставляя физический звук с Тонким Миром. Впрочем, такое же противопоставление замечается и в сфере обоняния. Но это качество развито гораздо реже. Если обоняние является как бы своего рода питанием в Тонком Мире, то понятно, что в физическом мире оно не так развито. Конечно, как уже заметили, Тонкий Мир полон запахов. Чем выше, тем совершеннее они. Но низшие слои полны разложения…" ("Сердце", 327).
31 октября 2024 года